Лапа ошкуя(1)
Жила в старые года сиротка Ефимушка. Тётка-вдова у ней была строгая, глаза льдистые, слова холодные, рука тяжёлая. Сначала Ефимушка была захлебенницей[ii], вдовьих детей доглядывала. А когда обоих сыновей тёткиных забрала лихоманка, стала девушка работницей. Все дела её были: и в доме, и в хлеву, и в поле, и на лугу. Бельё мыть, половицы скрести, хлеба в печь посадить и стол накрыть. За работу свою получала от тетки только одну благодарность — через скалку и вожжи.
Стала Ефимушка в возраст входить, расцветать. И как минуло ей шестнадцать лет, тётка сказала: «Надо тебя, девка, замуж сбагрить». Год пождали, но сватов никто не засылает. Тётка решила: «Видно, Ефимушка, ты плохо нарядна и зряшно на вечорки не ходишь». Достала из сундука свой сарафан из крашенины, шушун из китайки и парчовую повязку на волосы. Ефимушка нарядилась — краше солнышка стала. Тётка вздохнула и говорит: «Мой цвет ярче был». Даже слова доброго для племянницы не нашла.
Стала девушка на вечорки ходить, и приглядел её там жених из охотников. Хмурый был, нелюдимый, да ещё с изъяном: без левой кисти. Звали жениха Иваном. Удивлялись все – как он с охотой справляется без одной руки?
Вскоре пришел в дом тётки Ефимушкиной засыльщик[iii], положил рукавицы и шапку на воронец в избе. Тётка сразу смекнула: сватать племянницу пришли, чарку поднесла. Засыльщик размашисто перекрестился и зелена вина[iv] выпил. Сговорились о свадьбе.
Стала девушка горькой слезой умываться.
Расплету я длинну косыньку,
Выньму с коски алу ленточку
Брошу эту ленту в печеньку.
Ты гори, моя печалюшка,
За тобой не отсидеться мне.
Мне та печенька —недумщица
Ала лента — не советница.
Как мне к милому подладиться,
За рукав слезы не выронить…
А тётка ей и говорит: «С одного дома в другой. Не ты первая, не ты последняя. Всякую девку бабья доля дожидает. А какое на печи мытье такое и замужем житьё, не всегда удобное».
Сыграли нешумную свадьбу. Все соседи удивлялись, как это Иван бесприданницу берёт? А жених смотрел на молодую ласково, и у неё надежда лучиной затеплилась: всё-то хорошо должно быть. Повел Иван Ефимушку в свою избу. На самом краю деревни стоял крепкий да теплый сруб. Крыша мхом подбита, конек в виде головы ошкуя, а над воротами белая лапа прибита. Стали жить. В доме ладно и тихо.
День-неделю Иван на охоте. Придет – принесет песца, белку. Сначала жене на полушубок, потом на продажу. Возьмет оленя — сначала жене на сапожки, потом купцам.
Примечает жена за мужем странности: еду ее не хвалит, варит себе зелье травяное, на охоту один ходит.
Спросила раз Ефимушка: «Что всё молчишь, муж милый?» А тот ответил: «Бойся дня, когда зарычу». Другой раз спросила Ефимушка: «Что за травы ты в котелке кипятишь?» А тот ответил: «Человеку той травы есть-пить нельзя». Спросила третий раз Ефимушка: «Зачем лапа ошкуйная на воротах?» А тот молвил: «Чтобы я домой дорогу знал».
Ничего с его слов Ефимушка не поняла, а призадумалась.
Как-то раз пришла к ней тетка, время выбрала, когда зять на промысле и воротится не скоро. Села с Ефимушкой и давай расспрашивать, как житьё-бытьё семейное. Ефимушка только улыбается и отмалчивается. Тётка вдруг и говорит: «Бабы наши тебе, Ефимия, завидуют. Иван твой об одной руке, а самый удачливый охотник. Может, ошкуйная лапа — заговорённый оберег? Только знай, что колдовство до добра не доводит. Ты б её спалила».
Когда Иван с добычей воротился, Ефимушка ненароком спросила его: «Ваня, а что лапа ошкуйная тебе на охоте помогает? Не страшно ли от попа претерпеть за колдовство?» А муж посмотрел на Ефимушку строго и ответил: «Мой бог в лесу, а не в церкви. Он и спасает, и кормит». Страшно Ефимушке от таких слов стало, и решила она за мужем проследить. Дождала, как он на охоту собрался, и украдкой вышла. Налетел дождик косой, и она мужнин след потеряла.
Как Иван вечером вернулся, так сразу пытает: «Почто по болоту ходила?» А Ефимушка ему врет: «Морошку собирала. А откуда знаешь?» А Иван говорит: «Дух твой чуял».
На другой раз Ефимушка снова за мужем по следу пустилась, да ветер с моря поднялся и прогнал ее обратно. Иван вечером вернулся и спрашивает: «Чего по криволесью ходила?» А Ефимушка ему врет: «Рябину обрывала. А откуда знаешь?» А Иван снова повторяет: «Дух твой чуял».
На третий раз Ефимушка решила вечером навстречу Ивану пойти. Вышла за деревню, болотце миновала, криволесье прошла, за большой березой спряталась. Ждала-пождала, глядь — выходит из чащи ошкуй. Глаза горят желтым пламенем, в холке выше сопки, ковыляет медленно, на спине тюк с песцом да куницей. Носом ошкуй поводил, на задние лапы сел, и видит Ефимушка, что нет у него левой лапы. Ахнула Ефимушка и в беспамятстве свалилась.
Очнулась дома на лавке. Муж сидит, ложкой щи хлебает, исподлобья на нее смотрит.
— Ваня, Ваня, я чего видела…— Ефимушка говорит, — ошкуй по округе бродит, лапу свою ищет. Надо мужикам в деревне сказать.
— Молчи, показалось тебе, — Иван отвечает.
Стала Ефимушка смекать, да спросить боязно. Сама всё об Иване поняла, только не знала, с кем бы посоветоваться. Вскоре собрался Иван на охоту и Ефимушке говорит: «Дома б ты сидела, меньше по-за деревней шастала. Коли ошкуя боишься, так найди чем заняться. Шанежки испеки, печь побели». Ефимушка не пошла следом, а на другое решилась. Только муж скрылся с глаз, она схватила ошкуйную лапу, с ворот сдернула и в печь кинула.
День прошёл, другой прошёл. Иван всё с охоты не ворочается. Стала Ефимушка по деревне ходить, кто чего видал-слыхал примечать. Никто об Иване не говорит.
На третий день муж не вернулся, и сердце у Ефимушки захолонуло: «Точно, Иван мой домой дорогу не может найти. Что же я натворила? Зачем тётку послушала?» Набросила она на плечи шушун, тёплый платок надела и пошла в лес. Видит, что недалеко ошкуй на трёх лапах в трёх соснах заблудился. Боится Ефимушка ближе подойти, а мужа жалко. «Прости меня, безразумную, — молвила она, — пойдем в избу, я дорогу знаю». Встал ошкуй на задние лапы и так грозно зарычал, что у Ефимушки с головы платок спал. В два прыжка он очутился рядом, аж зверским духом пахнуло. «Нет, он больше никогда человеком не станет», — только и подумалось Ефимушке, как в глазах свет померк.
С тех пор она стала одна жить. В деревне все думали, что Иван на охоте сгинул. Подряжались его искать – да без толку, только ружье и нашли. Тоскует жена по мужу, а пожаловаться некому. Иссохла вся от бабьих слёз. Пришла к ней раз тётка и говорит: «Я сама вдова, но за мужем только сорок дён горевала. Ты баба видная, ищи нового мужика». Ефимушка и отвечает: «Новый не нужен». Тогда тётка говорит: «Сходи к знахарке, она тебе водой печаль выльет». Ефимушка уж и сама собиралась, да только духу не хватало.
Пришла к знахарке, что жила на другом конце села. Посмотрела на неё старуха и говорит:
— Знаю, что коришь себя. Оно и правда, что своим умом, а не тёткиным жить надо. Тебе, бабонька, для чего сердце дано? Вот его и слушай».
—Помоги мне мужа сыскать, мочи нет, как тоска заела, — просит Ефимушка.
— Жена за мужем, как нитка за иголкой.
Воротилась Ефимушка в избу, сварила травы мужнины и никому не сказала, как на колдовство решилась, но тверже январского льда стала. И как из плошки пила, и шкурой покрывалась, никто не видал.
Пропала Ефимушка из деревни, и только охотники издали видали, как по берегу Белого моря ковыляет огромный ошкуй о трёх лапах, а с ним рядом его верная подруга. И не приманить их на приваду, и не взять с подхода, и не пугнуть рогатиной и лайками. Никогда они к деревне не подходят, не надо им в избу ворочаться, дом их теперь – все снега моря Белого.
[i] Белый медведь
[ii] Нянька из числа младших членов семьи
[iii] Сват
[iv] Самогон